Как представлять читателям Сергей Горшкова, до конца не понятно. С одной стороны, он, конечно, не профессиональный фотограф — специального образования не имеет, фотографию своим бизнесом не считает. Но назвать любителем победителя и лауреата престижнейшего конкурса ВВС Wildlife Competition, Российского конкурса фотографий дикой природы «Золотая Черепаха», человека, удостоенного звания «Фотограф года России», тоже как-то язык не поворачивается.
Да и надо ли, собственно говоря, представлять того, чьи работы печатаются в журналах National Geographic, GEO, ВВС Wildlife и многих других российских и зарубежных изданиях; автора фотоальбомов «Медведь» и «Камчатка», вызвавших заслуженный восторг у всех, кто не равнодушен к дикой природе?
Думается, нет.
Итак, скажем просто: гость журнала — Сергей Горшков.
ОИ. Сегодня в широких кругах российских охотников Вы гораздо больше известны как фотограф дикой природы. Можно ли говорить о том, что увлечение фотографией полностью вытеснило в Вашей жизни интерес к охоте?
С.Г.: Вы хотите спросить ухожу ли я из охоты? Нет, я не ухожу. И никогда не перестану быть охотником, разве что в последние годы стал больше ездить только с фотоаппаратом. Охотиться продолжаю и буду продолжать, потому что тяга к охоте существует на уровне корней. Я родился и вырос в деревне, и как только стал ходить, отец доверил мне ружье, и я пошел к нашей речке стрелять куликов и уток. Потом несколько лет работал на севере, а когда свободного времени стало побольше, начал летать по миру.
И сейчас весной, когда слышу, как пролетают гуси, сердце екает. Но уже больше хочется взять фотоаппарат и сделать хороший кадр. Ведь гораздо интереснее понаблюдать и поснимать.
Меня часто обвиняют в том что я охотник, и поэтому не имею права снимать. Я понимаю, что это бред. Я знаю много охотников из разных слоев населения. Они тоже начинали охотиться, а сейчас поменяли ружья на фотоаппараты и прекрасно снимают. И я знаю многих людей, которые называют себя фотографами, но они только говорят сидя на диване и ни одной фотографии не сделали.
ОИ.. Пока активно охотились, что было главным стимулом в дальних экспедициях — желание добыть выдающийся трофей или посмотреть новые места?
С.Г.: Наверное, первое. Но каждый в жизни проходят какие-то этапы. На каком-то, конечно, хотелось добыть трофей с рогами на 2 см больше, чем у соседа.
Тогда я с гордостью показывал всем свою коллекцию трофеев. Мне нравилось, когда в доме есть трофеи. Но если раньше я от них фанател, то теперь отношусь гораздо спокойнее и легко раздариваю их направо-налево.
В.М. Песков когда-то сказал: «Убить — убил, а что делать дальше?» И действительно — что? Вешать на стенку? Раньше было интересно пополнять коллекцию, теперь нет. Только лишняя головная боль — куда вешать.
Правда, к некоторым трофеям я и раньше относился скептически из-за того, что многих трофейных животных в Африке выращивают и держат в загородках. Я принципиально не стрелял льва, потому что за все свои поездки в дикой природе не видел ни одного достойного с хорошей гривой, а стрелять просто для того, чтобы убить, не хотелось. Я никогда не стрелял носорога, потому что диких нет, а стрелять их в загородке, во-первых, не этично, во-вторых, не интересно. Я не люблю такую охоту. Я не понимаю тех охотников, которые за три дня стреляют всю «африканскую пятерку» «не сходя» с одного места. Я не понимаю тех охотников, которые прилетают на Камчатку утром, а на следующий день возвращаются в Москву с трофеем медведя, лося и барана. Может, я что-то недопонимаю, но это моя точка зрения.
ОИ. Камеру Вы взяли в руки позже, чем ружье?
С.Г.: Да, конечно. Но я нашел новые точки соприкосновения с миром, я нашел для себя фотографию. И теперь свои поездки планирую для фотосафари, а не для охоты.
Сегодня мне значительно интереснее сделать хороший снимок, чем добыть трофей, тем более что это в тысячу раз сложнее, чем убить. Можно сто раз увидеть на выстреле медведя, льва или слона и успешно отстреляться, но при съемке этот ракурс будет неудачным. А можно сделать одну фотографию, которая принесет гораздо больше морального удовлетворения, чем трофей. С годами я понял, что лучшее в охоте с фотокамерой — то, что инстинкт охотника удовлетворяется без необходимости убивать.
Когда я вижу сегодня типичную охотничью фотографию — охотника с добытым медведем, — мне становится жалко этих медведей. Убить медведя — это, наверное, самая простая из охот, которые существуют. Я имею право так говорить, потому что знаю.
Я люблю снимать медведей на Камчатке. Так получилось, что впервые медведя я увидел там через перекрестье оптического прицела. Это моя история, это мой путь становления, и я не стыжусь этого. Теперь я могу точно сказать — сделать удачный снимок медведя в тысячу раз сложнее, чем добыть хороший охотничий трофей. Насколько же, оказывается, сложнее поймать и снять медведицу с медвежатами, застать сцену спаривания или драки или снять погоню медведя за неркой, чем добыть медведя!
ОИ. Но в то же время держать в одной руке камеру, в другой ружье невозможно, а съемка медведей —дело, мягко выражаясь, не самое безопасное. Достаточно привести несколько примеров: в середине 90-х на Камчатке от лап медведя погиб японский фотограф Мичио Хошино, в начале этого века — американский фотограф Тимати Трэвел и Виталий Николаенко. И этот скорбный список можно продолжать до бесконечности. Как Вы решаете вопрос страховки?
С.Г.: Съемка медведей в дикой природе действительно самая опасная, потому что в таких фотоэкспедициях погибло гораздо больше фотографов, чем при съемке акул, львов, леопардов и т. д. вместе взятых. И не учитывать это нельзя.
По правилам посещения заповедника я не могу находиться один на территории, поэтому со мной всегда сотрудник заповедника, который меня страхует с ружьем. Но, к счастью, за время всех экспедиций ему ни разу не пришлось стрелять. Обычно, чтобы отогнать зверя, удается обойтись камнями или палками. Есть оружие и посерьезнее — газовые баллончики, сигнальные ракеты. Но камень — самое лучшее.
ОИ. Неужели ни разу не было нештатной ситуации?
С.Г.: Были... Но если что-то и происходило неожиданное, понимал, что это я медведя спровоцировал. В общем, сам дурак.
Дело в том, что у каждого медведя существует свое личное пространство, в которое он тебя или допускает, или нет. И дистанция, на которую он позволяет тебе приблизиться, тоже у всех разная. Она может быть и 5, и 15 метров, поэтому, прежде чем начать снимать, надо изучить расстановку сил. Медведь, которого вы можете видеть, всегда лучше, чем медведь, которого вы не можете видеть.
Я приезжаю на место съемки на лодке или подхожу пешком, сажусь и даю возможность медведю ко мне привыкнуть. Я никогда не маскируюсь и не прячусь, медведь должен прежде всего понять, что ты здесь.
Лучше, чтобы он сам проявил к тебе интерес. Рано или поздно все начинают приближаться, смотреть, принюхиваться. Если это зверь рабочий, съемочный, он сам подойдет, а если он не хочет позировать, ты его все равно не заставишь, как ни пытайся.
ОИ. Хорошие фотографии дикой природы нередко вызывают ощущение постановочных. Или все-таки в данном случае правильнее говорить о подготовленной съемке?
С.Г.: Ну как ты зверя заставишь участвовать в постановке?!Это же не модель, которой можно сказать: подними ногу повыше, поверни голову к свету, а теперь посмотри вот сюда. Животным ты так не поруководишь.
Это ты, скорее, под него подстраиваешься. Ты только себя можешь поставить в нужную позицию и ловить момент.
Конечно, из общения со зверем, из наблюдений за ним можно составить представление о его характере и предположить, что он поступит так-то и так-то. За те годы, что снимаю, я уже хорошо представляю себе, что, где и в какое время будет происходить, поэтому могу планировать поездки с учетом этого знания.
Весной у медведей одна модель поведения, во время нереста лосося — другая. От нее и строишь в голове картинку. Так что с этой точки зрения ты действительно организуешь процесс: придумываешь кадр, а потом стараешься воплотить свою идею в жизнь. Ты пытаешься понять, что будет интересно тебе и зрителю, и начинаешь работать вот на этот единственный кадр. Думаешь, как его правильно выстроить, изобретаешь всякие технические инновации... Тут уже все зависит от полета твоей фантазии и степени риска, к которой ты готов.
ОИ. А как были сделаны одни из самых ваших знаменитых снимков — медведь под водой?
С.Г.: Первый — случайно: я был занят подводной съемкой лосося и неожиданно встретился с медведем, который охотился за рыбой. Успел сделать несколько кадров и уплыть. А потом поставил перед собой задачу сделать портрет медведя в воде и снять медведя, который находится частично в воде, а частично над ней. Такого снимка на тот момент не делал никто ни в России, ни в мире.
Сложность в том, что подобную съемку нужно вести из воды широкоугольным объективом с близкого расстояния. Но как только я погружался в воду и становился визуально меньше, медведи сразу начинали на меня охотиться. Тем не менее поставленную перед собой задачу мне удалось решить.
ОИ. Какие снимки Вам дороже — удачные, случайные или такие вот запланированные?
С.Г.: Сразу и не ответишь. Нет, такой фотографии, про которую я бы сказал «Ах, это самая лучшая!», у меня, наверное, нет. Они все в той или иной степени любимые. И одной-единственной, думаю, никогда и не будет, потому что все время появляются новые.
ОИ. А из чего складывается хороший снимок?
С.Г.: В первую очередь в нем должен быть определенный артистизм. Тогда фотография вполне сопоставима с картиной.
Во-вторых, если тебе повезло поймать интересный момент, например, драку двух медведей или охоту львов. Это редко удается увидеть и тем более снять. И снять это можно по-разному: можно «заморозить» мгновение, можно постараться передать динамику, «размазав» картинку.
И, наконец, бывают снимки, интересные за счет неожиданно выбранной точки съемки: например, съемка под водой, о которой я уже говорил, или если ложишься в пяти метрах от льва и снимаешь с нижней точки. Не каждый позволяет себе рискнуть, но для меня это очень интересная работа.
ОИ.. Страшно?
С.Г.: Мне часто задают этот вопрос — боюсь ли я. Конечно боюсь, я ведь человек и мне знакомо чувство страха. Я скажу больше, что я боюсь сильнее, чем вы, потому что понимаю и знаю, чем это может кончиться. Но иногда азарт просто опьяняет. Я понимаю, что это плохо но... Ты в этот момент думаешь не о страхе, а о кадре. Но, естественно, при этом рядом должен быть человек, который тебя страхует и в котором ты уверен.
ОИ. С годами Вы стали снимать больше или меньше?
С.Г.: Поначалу, когда я приезжал на съемку, моя камера строчила как пулемет, и я привозил в Москву тысячи снимков. А потом из каждой тысячи 999 уходило в корзину. Сейчас я, если и привожу несколько десятков фотографий из поездки, то это хорошо. Просто появился другой опыт. Я могу целый день на Камчатке провести среди медведей и ничего не снять. Конечно, вижу много, но не того, что мне интересно и хочется снимать. А иногда за минуту развернется столько событий, и тогда главное — не упустить шанс, нужно всегда быть готовым и успеть поймать момент.
ОИ. Где интереснее фотографировать — в нацпарках или в дикой природе?
С.Г.: Если коротко, то для меня интереснее фотографировать в дикой природе. Я чаще забираюсь в самую глушь и живу в палатках рядом с животными. Все зависит от того, чего ты хочешь. Если просто полюбоваться видами и зверями и сделать несколько фотографий на память, можешь ехать в любой парк — все равно вернешься счастливым.
Я могу сказать, что я часто снимаю на охотничьей территории и пользуюсь помощью охотников; они помогают мне на съемке тетеревов, помогают найти волчьи логова с волчатами, глухариные тока. Я вижу, как меняется менталитет многих охотников и они по-другому смотрят на мир. Я скажу, что после выхода моей первой книги «Медведь», мне пришло несколько писем от охотников. Они писали, что, после просмотра книги у них перевернулось представление о медведе и они перестали на него охотиться, а некоторые вообще бросили охоту и купили фотоаппарат.
ОИ. Фотограф — одинокий охотник?
С.Г.: Мне довелось наблюдать несколько случаев, когда фотографы дрались с обычными туристами. К примеру, в Ботстване фотограф — молодой парень, американец — ехал в машине с двумя немецкими туристами. Сделали остановку. Минут через 15-20 немцы говорят: «Надоело, едем дальше». Он просит: «Нет, здесь сейчас будет охота!» — «Да на фиг нам нужна твоя охота!» Дошло до того, что они всерьез сцепились, носы в кровь поразбивали друг другу. У людей охота началась раньше, чем у львов.
Я всегда заказываю отдельную машину, в которой кроме меня есть водитель и охранник. И не только в Африке, но и на Камчатке. Я еду и иду куда хочу и когда хочу.
Толпа и хорошая съемка — вещи несовместимые. Во-первых, толпа распугает всех животных, во-вторых, у каждого будут свои потребности — кому попить, кому пописать. Я никому не рекомендую ехать в группе снимать — это бессмысленно потраченные время и деньги.
ОИ. Любимые края у Вас есть?
С.Г.: Меня как-то спросили «Где бы я хотел жить?» Наверное, 3 месяца жил бы в Ботсване, 3 — на Камчатке, 3 — на Мальдивах и оставшиеся 3 — где-нибудь в горах.
Что же касается съемки, то у каждого фотографа должна быть своя тема. Я выбрал Камчатку и Ботсвану и хочу эту тему отработать до конца. А что будет дальше, я пока не знаю, но у меня есть мысли, о которых говорить вслух еще рано.
В Африке я больше всего люблю снимать в Ботсване в дельте реки Окаванго. Тамошние правила лучше всего подходят для фотографа, ведь снимать можно только там, где у тебя есть определенная свобода движения и перемещения, позволяющая реализовать твои идеи, а не там, где тебя ограничивают пространством машины или временем суток. Я уверен, что больше свободы в частных парках, потому что там можно заранее оговорить с хозяевами, что тебе нужно. Да, стоимость будет в 3-4 раза выше, чем в нацпарке, но и результат в десятки раз лучше, чем в общественно-популярных местах.
Однажды в Ботсване я отправился на 2-3 дня в парк. Прилетел в лагерь, пересел в машину, она тронулась, и я сразу же увидел леопарда. Я сказал, что не буду возвращаться ночевать в лагерь, чтобы не терять время. И прожил все эти дни в машине, следуя за леопардом. Мне привозили попить, поесть, меняли проводников... Владельцы парка поняли, что мне нужно, и пошли навстречу.
В последнюю ночь я приехал в лагерь, помылся, собрался, поспал и утром улетел. Но за эти двое суток я увидел столько событий из жизни леопарда, сколько, может быть, не увидел бы за всю жизнь.
Я бывал в Ботсване больше 10 раз и готов возвращаться туда снова и снова: там всегда все настолько динамично происходит, что можно жить вечно.
Например, там есть одно место, где львы днем охотятся на буйволов. Рядом со стадом буйволов в 2 тыс. голов живут два прайда львов. Ночью буйволы встают в каре и никого к себе не подпускают. Вот львы и перешли на дневную охоту — ловят момент, когда буйволы начинают кормиться и передвигаться.
Это единственное место в Африке, где со стопроцентной вероятностью можно увидеть охоту льва.
ОИ. По Камчатке Вы уже выпустили два прекрасных альбома, а по Ботсване пока ни одного.
С.Г.: Африку снимают очень многие, и конкуренция очень высокая. Для того чтобы снять лучше, нужно много времени, фантазии и терпения. Пока мою Африку никто не видел, потому что я ее никому не показывал. Я по жизни максималист, поэтому хочу, чтобы это был хороший альбом.
Книга о Камчатке вызвала большой интерес, поэтому, может быть, в 2010 г. я ее доработаю и подготовлю новое издание. Я в принципе хочу поснимать еще на Камчатке и сделать как бы итоговый фотоальбом. Когда шесть лет назад я начал снимать Камчатку, там было мало фотографов. Сейчас там конкуренция, как в Африке, на Аляске, и это интересно. Это заставляет думать и работать по-другому.
ОИ. Из чего складывается удовлетворение трофеем, в принципе понятно: сначала ты зверя нашел, сделал красивый охотничий выстрел, да еще и с дальней дистанции, потом выяснилось, что это не просто трофей, но еще и рекорд — и ты счастлив! А когда фотография приносит вот такое полное удовлетворение?
С.Г.: Я уже, кажется, говорил, что фотография — это не мой бизнес, я не зарабатываю этим на жизнь. Я фотографирую для себя, в свое удовольствие. А люди воспринимают по-разному: кому-то нравятся мои фотографии, кому-то нет. Кто –то радуется хорошему кадру вместе со мной, кто-то завидует и кусает локти. Это нормально, все живые люди.
Наверное, эта оценка существует в большей степени внутри тебя. Ну и, конечно, есть факт общественного признания, когда тебя начинают приглашать на презентации мирового масштаба, когда ты побеждаешь в престижных конкурсах.
В принципе среди фотографов дикой природы существует множество соревнований. Самое важное — ВВС Wildlife Competition, которое проходит в Лондоне. Если проводить аналогию со спортом, то это чемпионат мира для фотографов. Победа в нем для любого фотографа — предел мечтаний.
В 2009 г. конкурс проводился уже в 48-й раз. Было прислано около 43135 фотографий из 94 стран— самое большое количество за всю историю. Из них в финал вышло порядка 100 фотографий, в том числе — и моя. Так я стал лауреатом уже во второй раз (первый раз победил в 2007 г.).
На ВВС Wildlife Competition не принципиально, какое место ты занял, потому что top-100 — это всегда top-100.
Если ты попадаешь в этот список, ты попадаешь в мировую фотоэлиту. И должен постоянно держать планку и появляться в этой «тусовке». У меня за последний год было много показов и выставок в России, в Германии, во Франции, в Голландии, в других странах. Конечно, все это отнимает время. Но, с другой стороны, «тусовка» полезна, потому что собираются лучшие фотографы со всего мира, показывают свои работы, делятся опытом.... И хотя фотографы — люди скрытные, все равно на таких мероприятиях приходится приоткрывать некоторые секреты.
ОИ. То, что делают коллеги-конкуренты, изучаете внимательно?
С.Г.: Конечно, потому что это дает тебе хороший пинок под зад и стимулирует профессиональный рост. У меня собрана огромная коллекция фотоальбомов лучших фотографов. Иногда я их пересматриваю и черпаю вдохновение. Когда ты видишь работы лучших мировых звезд, ты их анализируешь, стараешься понять, как это сделано, думаешь, что можно применить к твоей теме, к тем условиям, где ты снимаешь. Речь не идет о копировании, да это и невозможно — два одинаковых кадра в дикой природе снять нельзя. Но чтобы начать фотографировать, нужно знать, от чего отталкиваться. А оттолкнуться можно только от хорошей фотографии. Я всегда стараюсь идти на шаг впереди — это моя формула успеха. А рецепт один: я работаю днем и ночью. Видение и знания — это безусловно хорошо, и я их постоянно отрабатываю и совершенствую на практике.
Единственно, что я ненавижу и в чем никогда не участвую, так это в грязной подковерной борьбе, не понимаю, когда близкий готов всадить нож в спину только из-за того, что твое фото лучше.
ОИ. Дежурный чемоданчик у Вас есть?
С.Г.: Я снимаю двумя камерами Nikon D3 Nikon D3S Nikon D300S и тремя зумами: Nikkor 24-70мм £2.8, Nikkor 70-200мм f2.8, Nikkor 200400мм f4. Кроме того, у меня есть два суперте-левика: Nikkor 300мм f2.8, Nikkor 600мм f4. Этого набора оптики достаточно для решения любых задач, так что, собираясь в экспедицию, я просто беру то, что мне будет нужно в данном конкретном случае.
ОИ. А кстати, домашние к какому Вашему увлечению относятся с большим пониманием? К охоте или к фотографии?
С.Г.: Они бы меня с удовольствием убили, потому что я очень часто надолго уезжаю. Так что им по большому счету все равно, за что меня убивать.
О.И. А что снимаете, кроме Ботсваны и Камчатки?
С.Г.: Я принимаю участие в проекте «Чудеса Европы»: 69 лучших европейских фотографов снимают дикую природу Европы, включая Россию. Для того чтобы был свежий взгляд, принято решение: фотограф не имеет права снимать в своей стране. Этих фотографий пока никто не видел, потому что по условиям работы на показ действует эмбарго. Выставка должна стартовать в 2010 г. в России. Потом она проедет практически по всем европейским столицам и, возможно, частично захватит Азию.
ОИ. Остались ли в мире места, где еще не ступала нога фотографа?
С.Г.: Я думаю, что в мире уже все открыто и снято. Только как снято, это вопрос. Россия — это одно из немногих белых пятен, и у нее с ее огромной территорией и огромным видовым разнообразием большой потенциал. Но я по-прежнему считаю, что большая беда россиян в том, что они бросились в Африку.
Снимать надо в России. Россия востребована. Россия интересна. И лучше, чем мы, Россию никто не снимет.
